Я сукин сын, а не лицемер.
Всё было не совсем так, как я ожидал. Не было слышно хруста ломающихся костей, и моя жизнь не пронеслась в одно мгновение у меня перед глазами. Всего лишь скучный, безжизненный глухой звук удара.
Вдруг у меня возникло такое чувство, будто я опять выпрыгиваю из окна общежития. Пол стремительно помчался мне навстречу. Теперь я знал, что мы оба сломаны, что мы оба падаем вниз, и не не нужен был никто, кроме неё.
В Америке говорят, что каждый может разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и всё, что им остаётся делать, — это обжираться.
Я вышел в восьмиугольный холл с зеркальными стенами. Казалось, что я был везде и одновременно нигде.
Всё было не совсем так, как я ожидал. Не было слышно хруста ломающихся костей, и моя жизнь не пронеслась в одно мгновение у меня перед глазами. Всего лишь скучный, безжизненный глухой звук удара.
Вдруг у меня возникло такое чувство, будто я опять выпрыгиваю из окна общежития. Пол стремительно помчался мне навстречу. Теперь я знал, что мы оба сломаны, что мы оба падаем вниз, и не не нужен был никто, кроме неё.
В Америке говорят, что каждый может разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и всё, что им остаётся делать, — это обжираться.
Я вышел в восьмиугольный холл с зеркальными стенами. Казалось, что я был везде и одновременно нигде.
(с) Дирк Уиттенборн. Жестокие люди